Шесть лет назад, в ходе тектонических сдвигов в своей жизни, я в том числе избавился от дома с участком на окраине Перди, в котором проводил всё лето и кучу времени в другие сезоны с самого раннего детства. Сюда бабушка и тетка переехали за год до моего рождения, и хоть я и бывал на Орловщине в нашей исходной деревне, именно этот дом, огород, речка и улица сразу за городской чертой желдора ассоциировались у меня с понятием родового гнезда.

То расставание было непростым, и все эти годы я сознательно избегал даже мимо проезжать. А сегодня вот накрыло, сунулся посмотреть.

Странно видеть другой дом за новым забором, но выученные до последней ветки яблони между ними. Странно видеть гараж, тесный и ветхий ещё с 90-х, построенный отцом из битых асбестовых плит — новый хозяин его не снес, в лишь обшил поверх металлом. Странно видеть огромную, уже старую, запутавшуюся в проводах грушу перед участком — я помню как её сажали в качестве карликовой. Странно видеть соседские дома, потертые временем (особенно те, что строились уже при мне тогдашними хозяевами жизни).

Но больше всего меня вынесло от «речки» — так мы называли высокий берег пруда на реке Черная, изрытый оврагами и воронками от инцидента 3 октября 1942 года. Пространство в км длиной и метров 60 шириной, где каждый пляж, каждый спуск к реке, каждая берёза и каждая коряга были знакомы. Где я проезжал на велике по 100 раз на дню от скуки, где иногда селились бомжи и находили утопленников, где соседский дед Вася пас овец и злился если до него успеть собрать оставленные ночью новыми русскими бутылки из-под водки смирнофф и драгоценные банки от кокаколы, где мы играли в футбол на оборудованом всей деревней поле и прыгали с тарзанки.

Оказалось что это место кто-то смог просто распилить себе под роскошные участищща, со своими выходами к воде и прочими атрибутами шикмодерна. Это совершенно выбило меня из колеи и разозлило неимоверно.

Сфоткал так, чтобы заборов этих гнид не было видно. Зафиксирую картинку, и больше возвращаться сюда не буду. Я помню пригорок и пляж с крутым спуском прямо за этими дальними берёзами, и он останется там навсегда, вместе с нами — притащившими на речку поляроид.

Всем горечь, посоны!